Что такое благотворительность. О творении и дарении блага
Январь 28, 2018
Просмотров: 25
Во все времена богатейшие люди мира, такие как Эндрю Карнеги (1835–1919), Джон Дэвисон Рокфеллер (1839–1937), Билл Гейтс (р. 1955), Уоррен Баффетт (р. 1930) и многие другие, прославились как крупнейшие благотворители. Так, например, в 2010 году Уоррен Баффетт объявил о безвозмездной передаче более 50% своего состояния (это примерно $37 млрд.) пяти благотворительным фондам, втом числе фонду под управлением Билла и Мелинды Гейтс. Этот поступок стал самым щедрым единовременным актом благотворительности в истории человечества.
История России также полна примеров бескорыстного дарения денег и имущества на благо общества. До революции были широко известны такие благотворители, как братья Рябушинские, братья Морозовы, Павел Михайлович Третьяков (1832–1898), граф Сергей Григорьевич Строганов (1794–1882), Козьма Терентьевич Солдатёнков (1818–1901), Павел Григорьевич Шелапутин (1848–1914), Павел Иванович Харитоненко (1852–1914), Надежда Филаретовна фон Мекк (1831–1894), Антон Григорьевич Рубинштейн (1829–1894) и многие другие. О каждом из них можно написать книгу.
Так что же это такое - благотворительность?
Федеральный закон РФ №135-ФЗ «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» определяет благотворительность как добровольную деятельность граждан и юридических лиц по бескорыстной (безвозмездной или на льготных условиях) передаче гражданам или юридическим лицам имущества, в том числе денежных средств; как бескорыстное выполнению работ, предоставление услуг, оказание иной поддержки.
Однако сведение понятия благотворительности чисто к юридическому толкованию выглядело бы, на наш взгляд, необоснованным сужением такого весьма обширного и многозначного понятия. Для того чтобы дать, по возможности, максимально широкое определение благотворительности, обратимся к морфологии данного слова.
Оно образовано из двух других слов — существительного «благо» и глагола «творить». То есть, благотворительность — это «творение блага». Однако, мы понимаем, что «благо» недостаточно «сотворить», его надо ещё кому-то подарить (то есть, конкретизировать того, для кого оно сотворено, и «вручить» ему это благо).
«— Я вам, товарищи, определю по профсоюзной линии какие-нибудь льготы, — сказал Пашкин.
— А откуда же ты льготы возьмешь? — спросил Сафронов. — Мы их вперед должны сделать и тебе передать, а ты нам» (А. Платонов «Котлован»).
Таким образом, мы выходим ещё на одно слово — «благодарение». Однако, в современном русском языке оно, чаще всего, используется для обозначения вербального выражения признательности, ответа на какое-то благое действие, сделанное по отношению к говорящему. В этом случае мы говорим: «спасибо» или «благодарю вас».
В результате получается, что термин «благотворительность» в его широком значении подразумевает как творение, так и дарение блага (сравните это с юридическим определением, приведённым выше). И тут же возникает несколько вопросов:
1) что вообще есть благо?
2) как и кто его может сотворить?
3) как и кому его можно подарить?
«Что русскому хорошо — то немцу смерть». Эта расхожая поговорка отсылает нас к размышлениям об относительности блага. Действительно, для главного героя чеховского «Человека в футляре» попасть под проливной дождь было бы равносильно катастрофе, а для сторонника системы оздоровления «Детка» Порфирия Корнеевича Иванова, наоборот, такое происшествие более чем желанно. Почему? «Человек в футляре» субъективно воспринимает струи воды как то, что ему вредно, как «не благо», а адепт «Детки» — как благо. Хотя, на самом деле, обливание для «человека в футляре» может быть благом, ибо, как показывает практика, оно, в большинстве случаев, полезно для организма человека.
Из этих рассуждений вытекает чисто этический вопрос о допустимости навязывания некоего блага человеку, который сам для себя его таковым не считает. Вспоминается одесское выражение: «добро причинять, пользу наносить и ласкам подвергать». То есть, имеем ли мы право «причинять» другим добро?
Право, то, возможно, мы и имеем, но будет ли от этого польза? Как тут не вспомнить китайскую притчу про незадачливого крестьянина, который, желая ускорить рост риса, стал выдёргивать колоски из почвы, «помогая» им расти… Вот и мы, искренне желая помочь другому человеку, часто наносим ему вред.
Порфирий Корнеевич Иванов утверждал, что и его «Детка», и обливания — для всех. Однако, при рассуждениях о применимости обливаний для оздоровления какого-то конкретного человека, мы должны учитывать состояние его сознания, которое способно влиять на результат. Если человек обливается с верой, что эта процедура полезна, то и эффект от этого может быть соответствующий. Если же обливается под влиянием принуждения, без внутренней веры в его пользу , то может и заболеть.
С другой стороны, есть много и обратных примеров. Верит человек в эффективность прививок, не верит, боится он прививок или не боится — прививки свою работу делают. Маленьким детям делают прививки от дифтерии, коклюша, столбняка и полиомиелита, не спрашивая их согласия. И вряд ли найдётся человек, который будет оспаривать пользу от этих прививок. Следовательно, такого рода действия можно классифицировать как благо, хотя, по правде говоря, в последнее время всё чаще и чаще раздаются голоса о том, что прививки, на самом деле вредны. Но это уже другой вопрос.
В мире есть очень много радетелей блага и делателей добра, которые в буквальном смысле слова готовы силой навязывать его остальным. Ну, что ж, это их право… Как и право тех самых «остальных» отказаться от этого. Или принять. Можно привести очень много примеров, когда насильственное навязывание блага шло на пользу тем, кто принял его вопреки своей первоначальной воле. С другой стороны — есть и обратные примеры…
Таким образом, данный вопрос остаётся открытым. Однако, по нашему мнению, благотворительность суть процесс творения и дарения блага тем, кто готов их принять, и кто осознаёт для себя их пользу.
Конечно, в самом широком понимании под благотворительность можно подвести и насильственное навязывание благ. Но лучше таким пониманием в своей деятельности не руководствоваться. С другой стороны, существует очень тонкая грань между убеждением и навязыванием своей точки зрения. Если я пытаюсь убедить какого-то человека, что «нечто» для него есть благо, то, скорее всего, этических основ общения не нарушаю. Если же я начинаю навязывать ему своё понимание блага, да ещё от слов перехожу к угрозам, то тогда я уже выхожу за грань допустимого.
Но где пролегает эта грань? И, вообще, кто устанавливает стандарты в сфере этики? Сами люди? Или Божество? Религиозная философская мысль утверждает, что высшим законодателем является Бог. Давайте вспомним следующие строки из Библии:
«И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.
И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:15–17). [2]
Здесь мы видим, что Бог чётко определил, что для человека есть «благо» и что есть «не благо». Для любителей исследования Библии сообщим, что в данном абзаце первично определение, что есть «не благо». Из чего можно вывести определение, что есть «благо». Кроме того, уместно вспомнить, что данная заповедь была дана Адаму ещё до того, как Бог создал Еву.
Светская философская мысль утверждает, что высшим законодателем в сфере этики является сам человек. Первоначально смыслом греческого слова “ἦθος” было: «совместное жилище и правила, порождённые совместным общежитием; нормы, сплачивающие общество и помогающие преодолеть индивидуализм и агрессивность».
В любом случае, человек, обладая свободной волей, сам для себя решает, как ему поступить в той или иной конкретной ситуации. И здесь возникает огромное количество тонкостей. В качестве примера вспомним золотое правило нравственности: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Как руководствоваться им при творении и дарении блага? На первый взгляд, тут трудно что-то для себя почерпнуть, ибо этот принцип является, по сути своей, запретительным - «не делай». Но при более глубоком рассмотрении оказывается, что он выступает в роли своеобразного верификатора: прежде, чем что-то сделать или предложить другому, проверь, желаешь ли ты сам - или не желаешь, чтобы тебе сделали то же самое? Если желаешь, то делай; если не желаешь — то не делай. Однако, как мы уже понимаем, то, что есть благо для тебя, может не являться таковым для других, а то, что является благом для других, может не являться благом для тебя. Следовательно, это правило можно модифицировать. Оно будет звучать так: «не делай другим того, чего не желают они».
Обратимся к словам Иисуса:
«Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7:12). [2]
«И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лук. 6:31). [2]
«Люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 19:18-20). [2]
Здесь эти конкретные формулировки даны в наиболее общем виде. Кроме третьего варианта, который по смыслу отличается от первых двух. В каждом конкретном случае необходимо задумываться: а будет ли для другого благом то, что является благом для тебя.
Большую часть жизни Пётр Ильич Чайковский (1840–1893), как и многие другие композиторы, нуждался в деньгах. Соответственно, деньги для него были благом, так как позволяли сосредоточиться на самом главном в его жизни — на сочинении музыки. В 1885 году Пётр Ильич арендовал загородную дачу в Майданово, близ Клина. Когда он отправлялся на прогулку, то очень часто его обступали деревенские мальчишки — просили денег. Поначалу Пётр Ильич охотно давал им, однако, постепенно утвердился во мнении о том, что лучшей помощью детям будет сельская школа, которая и была вскоре открыта, причём композитор стал регулярно жертвовать деньги на её содержание.
Здесь интересно вот что. На первый взгляд, кажется, что небольшое подаяние, которое получали деревенские мальчишки, было для них благом (подобно тому, как 6 000 рублей ежегодной пенсии, получаемой Петром Ильичём от Надежды Филаретовны фон Мекк, было благом для композитора). Однако, при более глубоком размышлении на эту тему, можно прийти к мысли о том, что это самое подаяние благом, по большому счёту, не являлось, так как оно, на самом деле, не могло помочь крестьянским детям, да и их родителям выбраться из пропасти бедности. Одним из решений этой проблемы было строительство школы. Это прекрасно понимал Пётр Ильич, и с определённого времени перестал давать крестьянским детям милостыню.
Если же говорить о ежегодной пенсии, получаемой Чайковским от фон Мекк, то это вспомоществование помогло великому русскому композитору создать большую часть его бессмертных шедевров, и отнюдь не отбивало у него желания трудиться. Напротив, будучи освобождён от необходимости зарабатывать на хлеб насущный преподаванием в консерватории благодаря щедрости Надежды Филаретовны, Чайковский, сосредоточившись исключительно на сочинении, показал чудеса трудолюбия. Под конец жизни его доход достигал 40 000 рублей в год, причём, эти деньги он уже зарабатывал сам, без помощи своей покровительницы.
Современное общество — суть общество монетарноцентричное. Оно характеризуется тем, что практически все процессы в нём, так или иначе, зависят от денег, «завязаны» на деньги. Здесь вспоминается изречение Вольтера: «Когда речь заходит о деньгах, религиозные разногласия отходят на второй план». Соответственно, когда мы говорим о благотворительности, то, в первую очередь, имеем в виду жертвование тех или иных денежных сумм на какое-то благое дело.
Выше по тексту мы задали вопрос «Что есть благо»? По нашему мнению, деньги, сами по себе, благом не являются; они лишь инструмент, который позволяет нам делать благо. Денежные ресурсы должны быть направлены туда, где в них ощущается острая необходимость, причём, расходоваться они должны, что называется, «с умом». Практика показывает, что объём денег как таковой, привлечённых на финансирование того или иного благотворительного проекта, взятый в своей абсолютной величине, не является гарантией успешности реализации проекта.
Помимо денег в роли блага могут выступать какие-либо товарно-материальные ценности, а также труд добровольцев и волонтёров. Вообще говоря, благом может быть и добрый совет, и вовремя сказанное слово поддержки.
Двигаясь дальше в наших размышлениях, можно прийти к умозаключению о том, что благом будет являться ознакомление другого человека с законом. Причём закон этот может быть и естественным (например, закон физики), и общественным (например, правила дорожного движения), и нравственным (например, «береги честь смолоду»). Таким образом, мы даём человеку информацию о том, каким образом можно выстраивать свои отношения с миром, не создавая при этом проблем ни себе, ни другим.
Житейская же жалость - «Ой, моя подружка дорогая, действительно, какой у тебя муж плохой, и какая ты сама хорошая» - благом считаться не может, так как по сути имеющихся у человека проблем не решает, напротив, закрепляет их. Великий физик Альберт Эйнштейн (1879–1955) любил повторять: «Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать как тот, кто её создал».
Рассуждая о благе, можно выйти на вселенские категории. Солнечный свет, который даёт энергию всему живому на нашей планете — это благо. Мир растений и животных, а также минеральные ресурсы планеты, за счёт которых мы все существуем — тоже благо. Природа щедро одаривает благом человека. Так почему же мы порой испытываем трудности с творением и дарением блага?
Отвечая на этот вопрос, можно сказать и так: если люди ведут себя не так, как этого хотелось бы некоторым моралистам, то на это есть причины. И причины веские.
Современная цивилизация не только монетарноцентричная, но и урбаноцентричная — в индустриально развитых странах большинство населения проживает в городах. Соответственно, именно в городах сосредоточены основные производственные мощности; в городах финансовые ресурсы; в городах центры управления. Жизнь в городе для трудоспособного человека в основном представляет из себя процесс зарабатывания денег. Мы говорим в первую голову именно о зарабатывании денег, а не о создании каких-то материальных и нематериальных ценностей, принимая во внимание монетарноцентричность социума. Это самое «зарабатывание денег» в большинстве случаев вытягивает из человека энергию, лишает свободного времени, и отбирает радость жизни. Конечно, мы говорим не обо всей энергии, не обо всём времени, и не обо всей радости, нет, но о значительном их количестве.
Как следствие, в те немногие дни и часы, когда человек оказывается вне своей, зачастую нелюбимой работы, он стремится не столько отдать кому-то какие-либо блага, сколько их получить, что даёт импульс развитию индустрии шопинга и энтертейнмента. Попросту говоря, покупок и развлечений. В этом случае весьма показателен бурный рост в последнее время огромных торговых центров, так называемых мегамоллов, в которых можно не только что-то купить, но и вкусно поесть, да ещё и сходить в кино. И для этого у человека имеется самый главный, самый важный, самый необходимый ресурс — деньги. И их хочется обратить во благо себе. Действительно, надо ведь «себя любимого» как-то вознаградить за те усилия, которые потрачены на их зарабатывание? Согласитесь, что тратить время и силы на зарабатывание денег, которые потом будут отдаваться на благотворительность — занятие, если так можно выразиться, неблагодарное. Людей же, которые, вопреки общей тенденции так себя ведут, социум причисляет к чудакам.
Тут можно вспомнить образ жизни известного русского философа XIX века Владимира Сергеевича Соловьёва (1853–1900). Вот что писал о нём общественный и политический деятель, юрист Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев (1859–1927):
«За нравственной помощью, за советом к Соловьеву обращались не часто — и ему это было больно. Но за помощью материальной — к нему, бездомному бедняку, жившему исключительно тяжелым литературным трудом, — обращалось множество лиц. И профессиональные нищие, и явные пропойцы, и отставные чиновники, и разные вдовы, и учащаяся молодежь, и люди, гораздо более, чем он, обеспеченные. В этом отношении его доброта была беспредельна. Он отдавал буквально последние рубли. Не бывало денег — отдавал пальто: зимой летнее, летом зимнее; занимал, посылал по редакциям за авансом, закладывал часы. Если требовалась помощь работой, хлопотал, объезжал знакомых, а когда хлопоты не приводили ни к чему, — находил работу у себя…
Одно время у Соловьева чуть не целый год имелся на постоянном жалованье личный секретарь, которому он никак не мог придумать такого занятия, чтобы оно имело вид дела, и чтобы секретарь не догадался, что он вовсе не нужен. С такой же деликатностью помогал Соловьев обычным посетителям, приходившим за подаянием. Никогда не читал нравоучений, не выспрашивал, не заставлял выворачивать душу.
Охотно жертвовавший для материальной помощи непосредственными благами жизни, Владимир Сергеевич никогда не останавливался и перед пожертвованием своим высшим, духовным благом. Вогюэ[1] приводит такую его фразу: «Что мне до моего личного блага! Надо думать всегда о благе ближних». «Слово, — говорит Вогюэ, — чисто русское, в котором обнаружилось побуждение, общее и верующему, и нигилисту: радостное самопожертвование одного всем, до самой могилы». Да, это слово русское. Но у многих и многих оно — только слово. У Соловьева же оно воплощалось в дело. Истинно верующий, он возводил древнюю веру отцов на степень разумного сознания…
Любил Владимир Сергеевич оказывать материальную помощь и тогда, когда его прямо о том не просили, но когда он чувствовал, что помощь его будет приятна или доставит хотя ничтожное удовольствие. Он раздавал «на чаи» так щедро, как не раздают и миллионеры. Недаром все лакеи и швейцары, где только он ни бывал, прислуга в гостиницах и ресторанах, железнодорожные артельщики, посыльные и извозчики относились к нему с особенным уважением. Меня долго смущали эти совершенно ни с чем не сообразные «на чаи». Мне думалось, не тщеславие ли заставляет Соловьева так поступать. Один раз я прямо спросил его об этом. Он объяснил свою щедрость коротко и просто: «Этот лакей или извозчик не ждет, что я ему что-нибудь дам, или ждет получить двугривенный, а я ему дам рубль — и ему будет приятно. В жизни так редки приятные неожиданности!» Чутким сердцем своим Соловьев отлично понимал, что и среди его приятелей, более или менее состоятельных, но привыкших вести счет деньгам, для многих может доставить удовольствие неожиданная возможность сберечь несколько рублей. Поэтому если только он бывал при деньгах, то всегда так устраивал, что совместный завтрак в ресторане оказывался завтраком по его приглашению, или пускался на другие хитрости, чтобы избавить приятеля от расхода.
Полная бессребренность и рядом с нею самая крайняя непрактичность создавали для Соловьева среди окружающих совершенно исключительное положение. В непрактичности с ним мог поспорить только младенец. Найти незнакомую улицу, нанять прислугу, заказать платье, купить что-либо в магазине, выстричь волосы — все эти житейские мелочи, с которыми мы справляемся не думая, автоматически, составляли для него всякий раз чуть не событие. Не умея справляться с ними, он всю жизнь оставался бездомным скитальцем по родным, знакомым и гостиницам. Отсутствие своего угла с годами стало давать себя чувствовать. Незадолго, за два, за три года до своей смерти, Владимир Сергеевич задумал сделать опыт житья в собственной квартире. Опыт он сделал, но вышло из него нечто безобразное. Нанял он квартиру под самой крышей, за плату раза в три больше ее действительной стоимости и целую зиму прожил без мебели, спал не то на ящиках, не то на досках, сам таскал себе дрова и каждое утро ездил пить чай на Николаевский вокзал. Опыт обошелся ему дорого — и для здоровья, и для его скромного бюджета расходов на себя».
Человек, даже совершающий какие-то крупные ошибки, по-своему мудр. Тем более мудры люди, их не совершающие, а живущие, как все. Ибо наш теперешний образ жизни с его писанными и неписаными правилами (в число которых мы поставим и вышеупомянутое «живи, как все», и правило, которое, возможно, возникнет в сознании читателя — «живи, не как Соловьёв»), складывался в человеческом обществе на протяжении тысячелетий. И этот теперешний образ жизни не является чем-то из ряда вон выходящим, нарушающим какие-то невидимые принципы, знакомые отрешённым от мира мыслителям. Напротив, он впитал в себя житейский опыт не одной сотни поколений людей, следовательно, он по-своему мудр и практичен. Хотя далеко не всякая житейская мудрость на поверку оказывается эффективной при её практическом применении. Вспомним так называемую «житейскую жалость», которая не только не способна помочь человеку, но, напротив, закрепляет в нём его негативные стереотипы поведения.
Люди творят добро, порой даже не осознавая этого. Рядовая домохозяйка способна принести в мир больше блага, чем десяток благотворительных фондов. Только за один год она одаривает мужа и детей 365 завтраками, 365 обедами и 365 ужинами. А создание уюта в квартире? А ласковые слова, которыми она одаривает своих родных и близких? Боюсь, что вычисление монетарного эффекта ото всего этого поставит в тупик даже высококлассных финансовых аналитиков.
Нет на свете такого эгоиста, который хотя бы раз в неделю не сделал бы доброго дела. Стремление помочь ближнему естественно для человека, в каких бы тяжёлых материальных условиях он ни находился. Даже покупая в магазине батон хлеба с намерением съесть его самому, не поделившись ни с кем, мы неосознанно творим благо, ибо наши деньги, потраченные на покупку этого самого батона, суть заработная плата и продавца, и менеджера, и хлебопёка, и налог, который идёт в доход государства.
Говоря о массовой психологии и о тех особенностях человеческой ментальности, которые обуславливают наше отношение к благотворительности, выступая как в качестве побудительных мотивов к осуществлению благотворительной деятельности, так и в качестве своеобразных её демотиваторов, нельзя не упомянуть о том, что условно можно назвать «мыслью о воздаянии».
Наверное, не было и нет такого благотворителя, который хотя бы раз не поймал бы себя на мысли о том, что за его жертву, сделанную сегодня, воздастся завтра — как ни гони её из головы, всё равно она туда как бы сама собой «заползает».
В Евангелии от Матфея сказано:
«Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матф. 6:2–4). [2]
Смысл тут таков: если ты делаешь благие дела, то не следует гордиться ими, считать их, скупиться на них, и, тем более, делать их напоказ — добро следует творить ради самого добра, но не ради тщеславия.
А теперь вернёмся к вопросу о воздаянии. Обратите внимание на следующую фразу из цитаты, приведённой выше: «и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». То есть, всё равно, воздаяние придёт. Причём, возможно, в размере большем, чем была сама жертва. Вспоминается заповедь волхвов: «Дар, отданный с Любовью, возвращается десятикратно».
Но, когда придёт это воздаяние? Давайте ознакомимся с притчей из книги философа Ле Цзы:
«В одной из сунских семей ( то есть, в одной из семей, живущих в государстве Сун) [2] три поколения подряд совершали милосердные и справедливые дела. И вдруг у них в доме без всякой причины черная корова отелилась белым теленком. Спросили об этом Конфуция.
— Это счастливое предвестие, — ответил Конфуций и велел принести теленка в жертву высшему предку.
Прошел год, и отец того семейства беспричинно ослеп. А та корова снова отелилась белым теленком. Отец снова велел сыну спросить об этом Конфуция.
— Зачем опять спрашивать? — сказал сын. — Прошлый раз спрашивали, а ты потерял зрение.
— Бывает, что предсказание мудреца сначала не оправдывается, а позже оправдается, — ответил отец. — Пока дело еще не кончилось, спроси его снова.
— Это счастливое предвестие, — сказал Конфуций и опять велел принести теленка в жертву.
Сын вернулся, передал совет, и отец ему сказал:
— Выполняй приказ Конфуция!
Прошел еще год. Сын также беспричинно ослеп. А затем чусцы напали на сунцев и окружили их город.[3] Жителям пришлось обмениваться друг с другом сыновьями и их есть, раскалывать сухие кости и жечь в очаге. Все молодые и сильные сражались на стенах, и погибло их больше половины. А те — отец с сыном — из-за болезни всего этого избежали. Когда же сняли осаду, прошла у них и болезнь».
Однако очень часто «мысль о воздаянии» посещает человека в своей инвертированной форме — «я кому-то что-то отдам, сделаю благо, а взамен ничего не получу». И эта мысль служит уже демотиватором, удерживающим человека от совершения добрых дел. С другой стороны, многим людям для того, чтобы не творить благо и не совершать добро, даже никакого особого демотиватора и не нужно — они просто не творят благо и не совершают добро, как говорят программисты, по умолчанию. Однако и таких людей можно понять… Когда у тебя жизненных проблем невпроворот, когда ты зажат в тисках материальных и финансовых проблем, когда сам испытываешь дефицит любви — трудно взять вот так вот, и кому-то что-то отдать. Давайте снова обратимся к «Воспоминаниям о Владимире Соловьёве»:
«Основной чертой отношения Соловьева к людям была деятельная любовь. Та любовь не на словах, а на деле, которая составляет сущность всего христианского мировоззрения и которой так мало в современном обществе. Он любил человека как такового, кто бы это ни был, каково бы ни было его прошлое, каковы бы ни были у него взгляды, принципы. Он любил своих друзей; любил людей, с которыми встречался мимолетно; он поднимался до любви к своим врагам — не личным, не знаю, были ли у него личные враги, а к тем, чью деятельность считал пагубной в общественном смысле. И это не была любовь безразличия. Нет, всем известно, с каким жаром он обличал в печати людей, по его убеждению, вредных. В частных беседах он бывал еще более резок. Но за резкостью тона всегда слышалась не ненависть, а искренняя любовь к противнику, горькое сожаление о его заблуждениях. Соловьев был всегда готов забыть прошлое своего врага, сделаться его другом. За умерших врагов своего дела он молился…
Не существовало для него никаких перегородок между людьми — ни религиозных, ни племенных, ни сословных и экономических — и в личных отношениях. Брезгливую презрительность к людям иной религии, иной народности, иного социального положения высказывают у нас печатно только специалисты, так сказать, человеконенавистничества. Но в частной жизни все мы более или менее этим грешим. И люди средних общественных слоев, и среднего достоинства, равно принадлежащие к вероучениям и народностям негосподствующим, ничуть не менее людей слоев высших, наиболее состоятельных или принадлежащих к господствующим народности и религии. Никаких намеков даже на что-либо подобное никогда в Соловьеве нельзя было подметить. Его круг знакомых поражал как численностью, так еще более своим бесконечным разнообразием. У него были искренние друзья и среди православного духовенства, и среди католических патеров, и среди правоверных евреев — и в светских гостиных, и в литературных кругах, и в приютах «бывших» людей. «Он сумел, — говорит кн. Трубецкой[4], — жизненно усвоить и соединить в себе веру разрозненных церквей». Он показывал, как возможно жить, с любовью относясь ко всем людям, независимо от их происхождения, веры, общественного и имущественного положения. Исповедание, народность, титул, богатство, бедность, преступное прошлое в глазах Соловьева не играли никакой роли. Со всеми он был неизменно самим собою: интересным и блестяще остроумным собеседником, добрым, любезным и деликатным человеком. Со всеми он держался ровно и просто, ни в чем не выражая своего нравственного и умственного превосходства. Всякий чувствовал его своим, чувствовал его близость к себе. Настолько он — человек непоколебимо твердых убеждений — обладал способностью понимать чужую точку зрения и отличать оболочку ближнего от его духа…
Партийная обособленность также была ему неизвестна. Как в литературе, так и в жизни Соловьев стоял вне наших делений на группы».
Тому же Владимиру Соловьёву, в принципе, было что отдавать — он получал неплохие гонорары за свои книги и лекции. Однако, повторимся ещё раз, бывает так, что и отдавать человеку нечего, или, почти что нечего (вспоминаем притчу о двух лептах бедной вдовицы):
«И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много.
Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант.[5]
Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: «истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое» (Мк. 12:41–44). [2]
Подводя итог нашему разговору о творении и дарении блага, хотелось бы подчеркнуть, что благо, если трактовать этот термин не с юридической, а с философской точки зрения, может принимать самые разнообразные формы. Денежные средства, которые, например, собирает благотворительный фонд для перечисления потенциальным благополучателям — детским домам, учреждениям социального обслуживания и некоммерческим общественным организациям — это, если так можно выразиться, только цвет из довольно широкого спектра того, что мы можем назвать «благом» или «добром». Хотя, с другой стороны, такого рода благо в абсолютном большинстве случаев востребовано; в нём всегда ощущается нужда.
[1] Эжéн-Мельхиóр де Вогюэ́ (1848–1910) — французский дипломат, писатель-путешественник, археолог, меценат и литературный критик, историк литературы, член Французской академии. Провёл в России семь лет в качестве секретаря французского посольства. Занимался популяризацией творчества русских писателей во Франции.
[4] Князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905) — русский религиозный философ, публицист и общественный деятель из рода Трубецких, профессор Московского университета.
[5] Кодрант — мелкая медная римская монета, составляющая четверть асса.
История России также полна примеров бескорыстного дарения денег и имущества на благо общества. До революции были широко известны такие благотворители, как братья Рябушинские, братья Морозовы, Павел Михайлович Третьяков (1832–1898), граф Сергей Григорьевич Строганов (1794–1882), Козьма Терентьевич Солдатёнков (1818–1901), Павел Григорьевич Шелапутин (1848–1914), Павел Иванович Харитоненко (1852–1914), Надежда Филаретовна фон Мекк (1831–1894), Антон Григорьевич Рубинштейн (1829–1894) и многие другие. О каждом из них можно написать книгу.
Так что же это такое - благотворительность?
* * *
Федеральный закон РФ №135-ФЗ «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» определяет благотворительность как добровольную деятельность граждан и юридических лиц по бескорыстной (безвозмездной или на льготных условиях) передаче гражданам или юридическим лицам имущества, в том числе денежных средств; как бескорыстное выполнению работ, предоставление услуг, оказание иной поддержки.
Однако сведение понятия благотворительности чисто к юридическому толкованию выглядело бы, на наш взгляд, необоснованным сужением такого весьма обширного и многозначного понятия. Для того чтобы дать, по возможности, максимально широкое определение благотворительности, обратимся к морфологии данного слова.
Оно образовано из двух других слов — существительного «благо» и глагола «творить». То есть, благотворительность — это «творение блага». Однако, мы понимаем, что «благо» недостаточно «сотворить», его надо ещё кому-то подарить (то есть, конкретизировать того, для кого оно сотворено, и «вручить» ему это благо).
«— Я вам, товарищи, определю по профсоюзной линии какие-нибудь льготы, — сказал Пашкин.
— А откуда же ты льготы возьмешь? — спросил Сафронов. — Мы их вперед должны сделать и тебе передать, а ты нам» (А. Платонов «Котлован»).
Таким образом, мы выходим ещё на одно слово — «благодарение». Однако, в современном русском языке оно, чаще всего, используется для обозначения вербального выражения признательности, ответа на какое-то благое действие, сделанное по отношению к говорящему. В этом случае мы говорим: «спасибо» или «благодарю вас».
В результате получается, что термин «благотворительность» в его широком значении подразумевает как творение, так и дарение блага (сравните это с юридическим определением, приведённым выше). И тут же возникает несколько вопросов:
1) что вообще есть благо?
2) как и кто его может сотворить?
3) как и кому его можно подарить?
«Что русскому хорошо — то немцу смерть». Эта расхожая поговорка отсылает нас к размышлениям об относительности блага. Действительно, для главного героя чеховского «Человека в футляре» попасть под проливной дождь было бы равносильно катастрофе, а для сторонника системы оздоровления «Детка» Порфирия Корнеевича Иванова, наоборот, такое происшествие более чем желанно. Почему? «Человек в футляре» субъективно воспринимает струи воды как то, что ему вредно, как «не благо», а адепт «Детки» — как благо. Хотя, на самом деле, обливание для «человека в футляре» может быть благом, ибо, как показывает практика, оно, в большинстве случаев, полезно для организма человека.
Из этих рассуждений вытекает чисто этический вопрос о допустимости навязывания некоего блага человеку, который сам для себя его таковым не считает. Вспоминается одесское выражение: «добро причинять, пользу наносить и ласкам подвергать». То есть, имеем ли мы право «причинять» другим добро?
Право, то, возможно, мы и имеем, но будет ли от этого польза? Как тут не вспомнить китайскую притчу про незадачливого крестьянина, который, желая ускорить рост риса, стал выдёргивать колоски из почвы, «помогая» им расти… Вот и мы, искренне желая помочь другому человеку, часто наносим ему вред.
Порфирий Корнеевич Иванов утверждал, что и его «Детка», и обливания — для всех. Однако, при рассуждениях о применимости обливаний для оздоровления какого-то конкретного человека, мы должны учитывать состояние его сознания, которое способно влиять на результат. Если человек обливается с верой, что эта процедура полезна, то и эффект от этого может быть соответствующий. Если же обливается под влиянием принуждения, без внутренней веры в его пользу , то может и заболеть.
С другой стороны, есть много и обратных примеров. Верит человек в эффективность прививок, не верит, боится он прививок или не боится — прививки свою работу делают. Маленьким детям делают прививки от дифтерии, коклюша, столбняка и полиомиелита, не спрашивая их согласия. И вряд ли найдётся человек, который будет оспаривать пользу от этих прививок. Следовательно, такого рода действия можно классифицировать как благо, хотя, по правде говоря, в последнее время всё чаще и чаще раздаются голоса о том, что прививки, на самом деле вредны. Но это уже другой вопрос.
В мире есть очень много радетелей блага и делателей добра, которые в буквальном смысле слова готовы силой навязывать его остальным. Ну, что ж, это их право… Как и право тех самых «остальных» отказаться от этого. Или принять. Можно привести очень много примеров, когда насильственное навязывание блага шло на пользу тем, кто принял его вопреки своей первоначальной воле. С другой стороны — есть и обратные примеры…
Таким образом, данный вопрос остаётся открытым. Однако, по нашему мнению, благотворительность суть процесс творения и дарения блага тем, кто готов их принять, и кто осознаёт для себя их пользу.
Конечно, в самом широком понимании под благотворительность можно подвести и насильственное навязывание благ. Но лучше таким пониманием в своей деятельности не руководствоваться. С другой стороны, существует очень тонкая грань между убеждением и навязыванием своей точки зрения. Если я пытаюсь убедить какого-то человека, что «нечто» для него есть благо, то, скорее всего, этических основ общения не нарушаю. Если же я начинаю навязывать ему своё понимание блага, да ещё от слов перехожу к угрозам, то тогда я уже выхожу за грань допустимого.
Но где пролегает эта грань? И, вообще, кто устанавливает стандарты в сфере этики? Сами люди? Или Божество? Религиозная философская мысль утверждает, что высшим законодателем является Бог. Давайте вспомним следующие строки из Библии:
«И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.
И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:15–17). [2]
Здесь мы видим, что Бог чётко определил, что для человека есть «благо» и что есть «не благо». Для любителей исследования Библии сообщим, что в данном абзаце первично определение, что есть «не благо». Из чего можно вывести определение, что есть «благо». Кроме того, уместно вспомнить, что данная заповедь была дана Адаму ещё до того, как Бог создал Еву.
Светская философская мысль утверждает, что высшим законодателем в сфере этики является сам человек. Первоначально смыслом греческого слова “ἦθος” было: «совместное жилище и правила, порождённые совместным общежитием; нормы, сплачивающие общество и помогающие преодолеть индивидуализм и агрессивность».
В любом случае, человек, обладая свободной волей, сам для себя решает, как ему поступить в той или иной конкретной ситуации. И здесь возникает огромное количество тонкостей. В качестве примера вспомним золотое правило нравственности: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Как руководствоваться им при творении и дарении блага? На первый взгляд, тут трудно что-то для себя почерпнуть, ибо этот принцип является, по сути своей, запретительным - «не делай». Но при более глубоком рассмотрении оказывается, что он выступает в роли своеобразного верификатора: прежде, чем что-то сделать или предложить другому, проверь, желаешь ли ты сам - или не желаешь, чтобы тебе сделали то же самое? Если желаешь, то делай; если не желаешь — то не делай. Однако, как мы уже понимаем, то, что есть благо для тебя, может не являться таковым для других, а то, что является благом для других, может не являться благом для тебя. Следовательно, это правило можно модифицировать. Оно будет звучать так: «не делай другим того, чего не желают они».
Обратимся к словам Иисуса:
«Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7:12). [2]
«И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лук. 6:31). [2]
«Люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 19:18-20). [2]
Здесь эти конкретные формулировки даны в наиболее общем виде. Кроме третьего варианта, который по смыслу отличается от первых двух. В каждом конкретном случае необходимо задумываться: а будет ли для другого благом то, что является благом для тебя.
Большую часть жизни Пётр Ильич Чайковский (1840–1893), как и многие другие композиторы, нуждался в деньгах. Соответственно, деньги для него были благом, так как позволяли сосредоточиться на самом главном в его жизни — на сочинении музыки. В 1885 году Пётр Ильич арендовал загородную дачу в Майданово, близ Клина. Когда он отправлялся на прогулку, то очень часто его обступали деревенские мальчишки — просили денег. Поначалу Пётр Ильич охотно давал им, однако, постепенно утвердился во мнении о том, что лучшей помощью детям будет сельская школа, которая и была вскоре открыта, причём композитор стал регулярно жертвовать деньги на её содержание.
Здесь интересно вот что. На первый взгляд, кажется, что небольшое подаяние, которое получали деревенские мальчишки, было для них благом (подобно тому, как 6 000 рублей ежегодной пенсии, получаемой Петром Ильичём от Надежды Филаретовны фон Мекк, было благом для композитора). Однако, при более глубоком размышлении на эту тему, можно прийти к мысли о том, что это самое подаяние благом, по большому счёту, не являлось, так как оно, на самом деле, не могло помочь крестьянским детям, да и их родителям выбраться из пропасти бедности. Одним из решений этой проблемы было строительство школы. Это прекрасно понимал Пётр Ильич, и с определённого времени перестал давать крестьянским детям милостыню.
Если же говорить о ежегодной пенсии, получаемой Чайковским от фон Мекк, то это вспомоществование помогло великому русскому композитору создать большую часть его бессмертных шедевров, и отнюдь не отбивало у него желания трудиться. Напротив, будучи освобождён от необходимости зарабатывать на хлеб насущный преподаванием в консерватории благодаря щедрости Надежды Филаретовны, Чайковский, сосредоточившись исключительно на сочинении, показал чудеса трудолюбия. Под конец жизни его доход достигал 40 000 рублей в год, причём, эти деньги он уже зарабатывал сам, без помощи своей покровительницы.
Современное общество — суть общество монетарноцентричное. Оно характеризуется тем, что практически все процессы в нём, так или иначе, зависят от денег, «завязаны» на деньги. Здесь вспоминается изречение Вольтера: «Когда речь заходит о деньгах, религиозные разногласия отходят на второй план». Соответственно, когда мы говорим о благотворительности, то, в первую очередь, имеем в виду жертвование тех или иных денежных сумм на какое-то благое дело.
Выше по тексту мы задали вопрос «Что есть благо»? По нашему мнению, деньги, сами по себе, благом не являются; они лишь инструмент, который позволяет нам делать благо. Денежные ресурсы должны быть направлены туда, где в них ощущается острая необходимость, причём, расходоваться они должны, что называется, «с умом». Практика показывает, что объём денег как таковой, привлечённых на финансирование того или иного благотворительного проекта, взятый в своей абсолютной величине, не является гарантией успешности реализации проекта.
Помимо денег в роли блага могут выступать какие-либо товарно-материальные ценности, а также труд добровольцев и волонтёров. Вообще говоря, благом может быть и добрый совет, и вовремя сказанное слово поддержки.
Двигаясь дальше в наших размышлениях, можно прийти к умозаключению о том, что благом будет являться ознакомление другого человека с законом. Причём закон этот может быть и естественным (например, закон физики), и общественным (например, правила дорожного движения), и нравственным (например, «береги честь смолоду»). Таким образом, мы даём человеку информацию о том, каким образом можно выстраивать свои отношения с миром, не создавая при этом проблем ни себе, ни другим.
Житейская же жалость - «Ой, моя подружка дорогая, действительно, какой у тебя муж плохой, и какая ты сама хорошая» - благом считаться не может, так как по сути имеющихся у человека проблем не решает, напротив, закрепляет их. Великий физик Альберт Эйнштейн (1879–1955) любил повторять: «Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать как тот, кто её создал».
Рассуждая о благе, можно выйти на вселенские категории. Солнечный свет, который даёт энергию всему живому на нашей планете — это благо. Мир растений и животных, а также минеральные ресурсы планеты, за счёт которых мы все существуем — тоже благо. Природа щедро одаривает благом человека. Так почему же мы порой испытываем трудности с творением и дарением блага?
Отвечая на этот вопрос, можно сказать и так: если люди ведут себя не так, как этого хотелось бы некоторым моралистам, то на это есть причины. И причины веские.
Современная цивилизация не только монетарноцентричная, но и урбаноцентричная — в индустриально развитых странах большинство населения проживает в городах. Соответственно, именно в городах сосредоточены основные производственные мощности; в городах финансовые ресурсы; в городах центры управления. Жизнь в городе для трудоспособного человека в основном представляет из себя процесс зарабатывания денег. Мы говорим в первую голову именно о зарабатывании денег, а не о создании каких-то материальных и нематериальных ценностей, принимая во внимание монетарноцентричность социума. Это самое «зарабатывание денег» в большинстве случаев вытягивает из человека энергию, лишает свободного времени, и отбирает радость жизни. Конечно, мы говорим не обо всей энергии, не обо всём времени, и не обо всей радости, нет, но о значительном их количестве.
Как следствие, в те немногие дни и часы, когда человек оказывается вне своей, зачастую нелюбимой работы, он стремится не столько отдать кому-то какие-либо блага, сколько их получить, что даёт импульс развитию индустрии шопинга и энтертейнмента. Попросту говоря, покупок и развлечений. В этом случае весьма показателен бурный рост в последнее время огромных торговых центров, так называемых мегамоллов, в которых можно не только что-то купить, но и вкусно поесть, да ещё и сходить в кино. И для этого у человека имеется самый главный, самый важный, самый необходимый ресурс — деньги. И их хочется обратить во благо себе. Действительно, надо ведь «себя любимого» как-то вознаградить за те усилия, которые потрачены на их зарабатывание? Согласитесь, что тратить время и силы на зарабатывание денег, которые потом будут отдаваться на благотворительность — занятие, если так можно выразиться, неблагодарное. Людей же, которые, вопреки общей тенденции так себя ведут, социум причисляет к чудакам.
Тут можно вспомнить образ жизни известного русского философа XIX века Владимира Сергеевича Соловьёва (1853–1900). Вот что писал о нём общественный и политический деятель, юрист Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев (1859–1927):
«За нравственной помощью, за советом к Соловьеву обращались не часто — и ему это было больно. Но за помощью материальной — к нему, бездомному бедняку, жившему исключительно тяжелым литературным трудом, — обращалось множество лиц. И профессиональные нищие, и явные пропойцы, и отставные чиновники, и разные вдовы, и учащаяся молодежь, и люди, гораздо более, чем он, обеспеченные. В этом отношении его доброта была беспредельна. Он отдавал буквально последние рубли. Не бывало денег — отдавал пальто: зимой летнее, летом зимнее; занимал, посылал по редакциям за авансом, закладывал часы. Если требовалась помощь работой, хлопотал, объезжал знакомых, а когда хлопоты не приводили ни к чему, — находил работу у себя…
Одно время у Соловьева чуть не целый год имелся на постоянном жалованье личный секретарь, которому он никак не мог придумать такого занятия, чтобы оно имело вид дела, и чтобы секретарь не догадался, что он вовсе не нужен. С такой же деликатностью помогал Соловьев обычным посетителям, приходившим за подаянием. Никогда не читал нравоучений, не выспрашивал, не заставлял выворачивать душу.
Охотно жертвовавший для материальной помощи непосредственными благами жизни, Владимир Сергеевич никогда не останавливался и перед пожертвованием своим высшим, духовным благом. Вогюэ[1] приводит такую его фразу: «Что мне до моего личного блага! Надо думать всегда о благе ближних». «Слово, — говорит Вогюэ, — чисто русское, в котором обнаружилось побуждение, общее и верующему, и нигилисту: радостное самопожертвование одного всем, до самой могилы». Да, это слово русское. Но у многих и многих оно — только слово. У Соловьева же оно воплощалось в дело. Истинно верующий, он возводил древнюю веру отцов на степень разумного сознания…
Любил Владимир Сергеевич оказывать материальную помощь и тогда, когда его прямо о том не просили, но когда он чувствовал, что помощь его будет приятна или доставит хотя ничтожное удовольствие. Он раздавал «на чаи» так щедро, как не раздают и миллионеры. Недаром все лакеи и швейцары, где только он ни бывал, прислуга в гостиницах и ресторанах, железнодорожные артельщики, посыльные и извозчики относились к нему с особенным уважением. Меня долго смущали эти совершенно ни с чем не сообразные «на чаи». Мне думалось, не тщеславие ли заставляет Соловьева так поступать. Один раз я прямо спросил его об этом. Он объяснил свою щедрость коротко и просто: «Этот лакей или извозчик не ждет, что я ему что-нибудь дам, или ждет получить двугривенный, а я ему дам рубль — и ему будет приятно. В жизни так редки приятные неожиданности!» Чутким сердцем своим Соловьев отлично понимал, что и среди его приятелей, более или менее состоятельных, но привыкших вести счет деньгам, для многих может доставить удовольствие неожиданная возможность сберечь несколько рублей. Поэтому если только он бывал при деньгах, то всегда так устраивал, что совместный завтрак в ресторане оказывался завтраком по его приглашению, или пускался на другие хитрости, чтобы избавить приятеля от расхода.
Полная бессребренность и рядом с нею самая крайняя непрактичность создавали для Соловьева среди окружающих совершенно исключительное положение. В непрактичности с ним мог поспорить только младенец. Найти незнакомую улицу, нанять прислугу, заказать платье, купить что-либо в магазине, выстричь волосы — все эти житейские мелочи, с которыми мы справляемся не думая, автоматически, составляли для него всякий раз чуть не событие. Не умея справляться с ними, он всю жизнь оставался бездомным скитальцем по родным, знакомым и гостиницам. Отсутствие своего угла с годами стало давать себя чувствовать. Незадолго, за два, за три года до своей смерти, Владимир Сергеевич задумал сделать опыт житья в собственной квартире. Опыт он сделал, но вышло из него нечто безобразное. Нанял он квартиру под самой крышей, за плату раза в три больше ее действительной стоимости и целую зиму прожил без мебели, спал не то на ящиках, не то на досках, сам таскал себе дрова и каждое утро ездил пить чай на Николаевский вокзал. Опыт обошелся ему дорого — и для здоровья, и для его скромного бюджета расходов на себя».
Человек, даже совершающий какие-то крупные ошибки, по-своему мудр. Тем более мудры люди, их не совершающие, а живущие, как все. Ибо наш теперешний образ жизни с его писанными и неписаными правилами (в число которых мы поставим и вышеупомянутое «живи, как все», и правило, которое, возможно, возникнет в сознании читателя — «живи, не как Соловьёв»), складывался в человеческом обществе на протяжении тысячелетий. И этот теперешний образ жизни не является чем-то из ряда вон выходящим, нарушающим какие-то невидимые принципы, знакомые отрешённым от мира мыслителям. Напротив, он впитал в себя житейский опыт не одной сотни поколений людей, следовательно, он по-своему мудр и практичен. Хотя далеко не всякая житейская мудрость на поверку оказывается эффективной при её практическом применении. Вспомним так называемую «житейскую жалость», которая не только не способна помочь человеку, но, напротив, закрепляет в нём его негативные стереотипы поведения.
Люди творят добро, порой даже не осознавая этого. Рядовая домохозяйка способна принести в мир больше блага, чем десяток благотворительных фондов. Только за один год она одаривает мужа и детей 365 завтраками, 365 обедами и 365 ужинами. А создание уюта в квартире? А ласковые слова, которыми она одаривает своих родных и близких? Боюсь, что вычисление монетарного эффекта ото всего этого поставит в тупик даже высококлассных финансовых аналитиков.
Нет на свете такого эгоиста, который хотя бы раз в неделю не сделал бы доброго дела. Стремление помочь ближнему естественно для человека, в каких бы тяжёлых материальных условиях он ни находился. Даже покупая в магазине батон хлеба с намерением съесть его самому, не поделившись ни с кем, мы неосознанно творим благо, ибо наши деньги, потраченные на покупку этого самого батона, суть заработная плата и продавца, и менеджера, и хлебопёка, и налог, который идёт в доход государства.
Говоря о массовой психологии и о тех особенностях человеческой ментальности, которые обуславливают наше отношение к благотворительности, выступая как в качестве побудительных мотивов к осуществлению благотворительной деятельности, так и в качестве своеобразных её демотиваторов, нельзя не упомянуть о том, что условно можно назвать «мыслью о воздаянии».
Наверное, не было и нет такого благотворителя, который хотя бы раз не поймал бы себя на мысли о том, что за его жертву, сделанную сегодня, воздастся завтра — как ни гони её из головы, всё равно она туда как бы сама собой «заползает».
В Евангелии от Матфея сказано:
«Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матф. 6:2–4). [2]
Смысл тут таков: если ты делаешь благие дела, то не следует гордиться ими, считать их, скупиться на них, и, тем более, делать их напоказ — добро следует творить ради самого добра, но не ради тщеславия.
А теперь вернёмся к вопросу о воздаянии. Обратите внимание на следующую фразу из цитаты, приведённой выше: «и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». То есть, всё равно, воздаяние придёт. Причём, возможно, в размере большем, чем была сама жертва. Вспоминается заповедь волхвов: «Дар, отданный с Любовью, возвращается десятикратно».
Но, когда придёт это воздаяние? Давайте ознакомимся с притчей из книги философа Ле Цзы:
«В одной из сунских семей ( то есть, в одной из семей, живущих в государстве Сун) [2] три поколения подряд совершали милосердные и справедливые дела. И вдруг у них в доме без всякой причины черная корова отелилась белым теленком. Спросили об этом Конфуция.
— Это счастливое предвестие, — ответил Конфуций и велел принести теленка в жертву высшему предку.
Прошел год, и отец того семейства беспричинно ослеп. А та корова снова отелилась белым теленком. Отец снова велел сыну спросить об этом Конфуция.
— Зачем опять спрашивать? — сказал сын. — Прошлый раз спрашивали, а ты потерял зрение.
— Бывает, что предсказание мудреца сначала не оправдывается, а позже оправдается, — ответил отец. — Пока дело еще не кончилось, спроси его снова.
— Это счастливое предвестие, — сказал Конфуций и опять велел принести теленка в жертву.
Сын вернулся, передал совет, и отец ему сказал:
— Выполняй приказ Конфуция!
Прошел еще год. Сын также беспричинно ослеп. А затем чусцы напали на сунцев и окружили их город.[3] Жителям пришлось обмениваться друг с другом сыновьями и их есть, раскалывать сухие кости и жечь в очаге. Все молодые и сильные сражались на стенах, и погибло их больше половины. А те — отец с сыном — из-за болезни всего этого избежали. Когда же сняли осаду, прошла у них и болезнь».
Однако очень часто «мысль о воздаянии» посещает человека в своей инвертированной форме — «я кому-то что-то отдам, сделаю благо, а взамен ничего не получу». И эта мысль служит уже демотиватором, удерживающим человека от совершения добрых дел. С другой стороны, многим людям для того, чтобы не творить благо и не совершать добро, даже никакого особого демотиватора и не нужно — они просто не творят благо и не совершают добро, как говорят программисты, по умолчанию. Однако и таких людей можно понять… Когда у тебя жизненных проблем невпроворот, когда ты зажат в тисках материальных и финансовых проблем, когда сам испытываешь дефицит любви — трудно взять вот так вот, и кому-то что-то отдать. Давайте снова обратимся к «Воспоминаниям о Владимире Соловьёве»:
«Основной чертой отношения Соловьева к людям была деятельная любовь. Та любовь не на словах, а на деле, которая составляет сущность всего христианского мировоззрения и которой так мало в современном обществе. Он любил человека как такового, кто бы это ни был, каково бы ни было его прошлое, каковы бы ни были у него взгляды, принципы. Он любил своих друзей; любил людей, с которыми встречался мимолетно; он поднимался до любви к своим врагам — не личным, не знаю, были ли у него личные враги, а к тем, чью деятельность считал пагубной в общественном смысле. И это не была любовь безразличия. Нет, всем известно, с каким жаром он обличал в печати людей, по его убеждению, вредных. В частных беседах он бывал еще более резок. Но за резкостью тона всегда слышалась не ненависть, а искренняя любовь к противнику, горькое сожаление о его заблуждениях. Соловьев был всегда готов забыть прошлое своего врага, сделаться его другом. За умерших врагов своего дела он молился…
Не существовало для него никаких перегородок между людьми — ни религиозных, ни племенных, ни сословных и экономических — и в личных отношениях. Брезгливую презрительность к людям иной религии, иной народности, иного социального положения высказывают у нас печатно только специалисты, так сказать, человеконенавистничества. Но в частной жизни все мы более или менее этим грешим. И люди средних общественных слоев, и среднего достоинства, равно принадлежащие к вероучениям и народностям негосподствующим, ничуть не менее людей слоев высших, наиболее состоятельных или принадлежащих к господствующим народности и религии. Никаких намеков даже на что-либо подобное никогда в Соловьеве нельзя было подметить. Его круг знакомых поражал как численностью, так еще более своим бесконечным разнообразием. У него были искренние друзья и среди православного духовенства, и среди католических патеров, и среди правоверных евреев — и в светских гостиных, и в литературных кругах, и в приютах «бывших» людей. «Он сумел, — говорит кн. Трубецкой[4], — жизненно усвоить и соединить в себе веру разрозненных церквей». Он показывал, как возможно жить, с любовью относясь ко всем людям, независимо от их происхождения, веры, общественного и имущественного положения. Исповедание, народность, титул, богатство, бедность, преступное прошлое в глазах Соловьева не играли никакой роли. Со всеми он был неизменно самим собою: интересным и блестяще остроумным собеседником, добрым, любезным и деликатным человеком. Со всеми он держался ровно и просто, ни в чем не выражая своего нравственного и умственного превосходства. Всякий чувствовал его своим, чувствовал его близость к себе. Настолько он — человек непоколебимо твердых убеждений — обладал способностью понимать чужую точку зрения и отличать оболочку ближнего от его духа…
Партийная обособленность также была ему неизвестна. Как в литературе, так и в жизни Соловьев стоял вне наших делений на группы».
Тому же Владимиру Соловьёву, в принципе, было что отдавать — он получал неплохие гонорары за свои книги и лекции. Однако, повторимся ещё раз, бывает так, что и отдавать человеку нечего, или, почти что нечего (вспоминаем притчу о двух лептах бедной вдовицы):
«И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много.
Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант.[5]
Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: «истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое» (Мк. 12:41–44). [2]
Подводя итог нашему разговору о творении и дарении блага, хотелось бы подчеркнуть, что благо, если трактовать этот термин не с юридической, а с философской точки зрения, может принимать самые разнообразные формы. Денежные средства, которые, например, собирает благотворительный фонд для перечисления потенциальным благополучателям — детским домам, учреждениям социального обслуживания и некоммерческим общественным организациям — это, если так можно выразиться, только цвет из довольно широкого спектра того, что мы можем назвать «благом» или «добром». Хотя, с другой стороны, такого рода благо в абсолютном большинстве случаев востребовано; в нём всегда ощущается нужда.
Константин Царихин, генеральный директор благотворительного фонда
«Звезда Майтрейи
[1] Эжéн-Мельхиóр де Вогюэ́ (1848–1910) — французский дипломат, писатель-путешественник, археолог, меценат и литературный критик, историк литературы, член Французской академии. Провёл в России семь лет в качестве секретаря французского посольства. Занимался популяризацией творчества русских писателей во Франции.
[4] Князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905) — русский религиозный философ, публицист и общественный деятель из рода Трубецких, профессор Московского университета.
[5] Кодрант — мелкая медная римская монета, составляющая четверть асса.